Возвращение Атласова в Якутск и поездка в Москву
Здесь приводится отрывок из труда Бориса Петровича Полевого «Новое об открытии Камчатки», часть 2, глава 3.
Глава третья
ВОЗВРАЩНИЕ АТЛАСОВА В ЯКУТСК И ЕГО УСПЕХ В МОСКВЕ (1700-1701 гг.)
1. ПУТЬ НА ЛЕНУ
В Якутске уже осенью 1700 г. было получено сообщение о бедственном положении Владимира Атласова и его многочисленных ранах. Жена Атласова Степанида Федоровна серьезно встревожилась и обратилась к якутскому воеводе Дорофею Афанасьевичу Траурнихту с челобитной на имя Петра Великого с просьбой срочно вернуть в Якутск ее мужа. Она писала, что ее муж находится в крайне тяжелом положении: "...изрезан и лежит ныне от тех иноземческих ран в Анадырском остроге при смерти и пить и есть ему нечево". Она просила царя: "Вели, великий государь, из Якутцка послать в Анадырский острог к приказчику память, чтоб мужа моего, Володимера, с твоею, великого государя, зборною казною отпустили в Якутцк". Воевода Траурнихт вынужден был послать из Якутска специальный "наказ" об отправке Владимира Атласова на Лену. Но в это время он уже шел в Якутск.
Свой переход из Анадырского острога он начал "за последним вешним путем" — поздней весной 1700 г.
Возвращение началось неудачно. Японец Денбей не смог идти на лыжах. Пришлось его вернуть назад на Анадырь.
Учитывая исключительно большое значение присоединения Камчатки к России, анадырский приказной решил послать Владимира Атласова налегке, "наскоре", тем более, что существовала опасность, что юкагиры могут учинить расправу над Атласовым, по вине которого в Камчатке погибло так много их "родников". Это позволило Атласову добраться до Якутска удивительно быстро. Уже 3 июня 1700 г. в якутской приказной избе он "перед стольником и воеводою Дорофеем Афанасьевичем Траурнихтом да дьяком Максимом Романовым" Владимир Атласов подробно рассказал о своей необыкновенной поездке на Камчатку. Так была записана в Якутске его знаменитая первая камчатская "скаска".
Конечно, появлению этого замечательного документа во многом способствовали перемены, произошедшие в России в петровскую эпоху. Раньше в Сибири экономили бумагу — использовали ее главным образом лишь для деловых финансовых записей. При Петре стали цениться подробные записи об образе жизни аборигенов. Сказался начавшийся рост духовных запросов той эпохи. Рассказ Владимира Атласова произвел сильное впечатление именно своими красочными подробностями.
Восхищенный воевода Дорофей Траурнихт сразу же поспешил отправить Владимира Атласова в Москву с тем, чтобы он в Сибирском приказе смог бы лично рассказать об успешном присоединении богатейшей Камчатки к России. Вместе с ним в Москву были направлены Василий Атласов (сын старшего брата Ивана, умершего в 1698 г. на Вилюе) и казак Афанасий Евсеев. 14 июля 1700 г. Владимир Атласов и его спутники получили в Якутске хлебное и соляное жалование "для московской посылки". Удалось найти подлинную расписку о получении этого жалования. На обороте этого документа имеется подлинный автограф "Камчатского Ермака": "Вместо казаков Афоньки Евсеева, Васьки Отласова и за себя Волотька Атласов руку приложил". Видимо, именно тогда якутский воевода немецкого происхождения Д. А. Траурнихт пояснил ему, что материю, от которой произошло прозвище отца Атласова, пра¬вильнее называть "атлас", а не "отлас". С тех пор "Камчатский Ермак", ранее подписывающийся "Отласов", стал Атласовым. Но и позже во многих официальных документах его продолжали именовать "Отласовым".
2. РОЛЬ АТЛАСОВА В СОСТАВЛЕНИИ В ТОБОЛЬСКЕ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ЧЕРТЕЖЕЙ КАМЧАТКИ
После приезда Атласова 16 декабря 1700 г. в Тобольск картограф Ремезов поспешил подать воеводе М. Я. Черкасскому челобитную с просьбой скопировать "у того пятидесятника скаску, какову он дал в Якуцку о тамошних краях, где он был". Он указывал, что это ему необходимо для уточнения его карт, чтобы "не осведомясь подлинно в тех чертежах какой неправды не написать". Воевода распорядился вскрыть ящик с документами, чтобы "скаску списать и тот список отдать ему, Семену для письма и свидетельства чертежей". Ремезов лично беседовал с Атласовым, который побывал "для прииску иных землиц иноземцов, которые... ясаку не платили, а живут по Камчатке и по иным рекам подле Пенжинского и Люторовского морей".
Прежде всего были внесены весьма существенные уточнения в изображение полуострова Камчатка на новом "Чертеже земли Якутцкаго города".
Л. С. Берг считал, что на этом чертеже будто бы еще нет изображения полуострова. Но с этим согласиться нельзя. На этом чертеже весьма четко показан западный берег полуострова Камчатка.
Первая река к югу от Пенжины — "р. Воемля" с уже упоминавшейся надписью: "Тут Федотовско зимовье бывало". Это река называвшаяся коряками: "Уемлян" — в переводе с корякского "ломаная". Русские ее называли "Лесной", поскольку именно в этом районе приходящие с севера впервые видели здесь настоящие леса. Но явно по ошибке река Лесная почему-то показана впадающей в Берингово море.
Вторая река — "Тьгим воем, а живут по ней неясашные". Скорее всего здесь имеется в виду река Тигиль. Но почему-то эта река показана севернее третьей "р. Воемполха", под которой явно подразумевается Воямполка, около которой вновь дается пояснение: "живут неясашные".
Четко на географическом чертеже показана "р. Камчатка" с пояснением: "А живут по ней неясашные камчадалы. Платье на собачье и соболье и лисье, а луки у них маленькие, усовые на жилах, с това переводу, что роженцы". Л. С. Берг справедливо указывал, что под "роженцами" тут имелся в виду лук.
Тут же было дано пояснение: "А послан на те реки из Якуцкого в коряки казак Дмитрий Потапов 204 году". Эта надпись породила уверенность в том, что еще в 90-х гг. XVII в. на Камчатку будто бы ходил еще и Дмитрий Потапов.
По якутским актам видно, что известный якутский сын боярский Максим Мухоплев, которого Николаас Витсен назвал "Максимилианом Мухоплетиусом", впоследствии принимавший участие в создании "Чертежа земли Якутцкого города", будучи колымским приказным действительно "посылал в коряки" казака Дмитрия Потапова, однако не на Камчатку, а в район рек Вилеги и Тобон на материке. Сам Дмитрий Мухоплев еще в августе 1683 г. так описывал свои первые службы на русском Дальнем Востоке: "На Ламе в Охоцком острожке четыре годы, да на заморских реках на Алазие и на Пенжине и за Носом на Анандыре, не сходя двенатцать лет и на Анандыре троих аманатов поймал и ясак с них взяли и емлют на них великим государям ясак до сего числа". Десять лет спустя Максим Мухоплев посылал Дмитрия Потапова с Колымы опять на Пенжину и каждый раз в район Вилеги и Тобона. Одно время его даже считали убитым. Дмитрий Потапов старался не менять своего места службы, потому что там он располагал хорошо обжитым зимовьем. Никаких сообщений о его службе на Камчатке пока не найдено. Поэтому нельзя считать версию о пребывании Дмитрия Потапова достоверной.
Южнее реки Камчатки на чертеже показан на ее притоке "Ивановский повоет". Еще недавно казалось, что здесь идет речь о поселившемся на Камчатке Иване Енисейском. Но Енисейский жил вблизи реки Олюторы, и теперь невольно возникло предположение: не изображено ли здесь место зимовки в верховьях реки Камчатки Ивана Рубца в 1662—1663 гг.?
Любопытно сообщение: "А за Камчаткою есть р. Бобровая. Неясашные. А за Бобровою рекою есть река Лиственишна. Есть леса ельник". Вероятно, рекой Лиственишной здесь именуется район Кронок. Сообщение о Бобровой реке было получено от самого Владимира Атласова. Именно он позже сообщил в Москве: "Да иноземцы ж сказывали, что в камчадальской стороне повыше Камчатки к каланской Бобровой реке приходят по вся годы бусы и берут у иноземцев нерпичей и каланский жир, а к ним что на бусах привозят ли — неведомо".
Наконец, на этом чертеже повторено сообщение: "А на Камчатке приходят люди грамотные, а платье на них азямы камчатые", что еще раз подтверждает, что Ремезов был вполне уверен, что название реки Камчатки происходило от названия камчатой материи.
Тогда же в Тобольске был создан С. У, Ремезовым при содействиии В. Атласова еще один любопытнейший чертеж Камчатки. Этот чертеж дан в известной Служебной чертежной книге С. У. Ремезова и называется "Чертежом вновь Камчадальские земли и моря" и был впервые опубликован А. И. Андреевым в 1939 г. В 1940 г. он писал, что данный чертеж "кажется и есть тот чертеж, который сделан Ремезовым на основании "скаски" Атласова...". Правда, позднее Андреев несколько изменил свое мнение и стал именовать его "Траурнихтовым". Он решил, что западную часть этого чертежа могли сделать только в Якутске. Но на самом деле и западная часть чертежа также отражает путь Владимира Атласова, который был на нем показан "крапинами" (пунктиром). К сожалению, этот интереснейший чертеж в 1964 г. был опубликован под явно ошибочным названием "Карта, составленная по данным Кубасова, 1701 г.". В комментариях к этой публикации говорилось: "А. И. Андреев считает, что карта создана на основе походов самого Владимира Кубасова, побывавшего в северной части Камчатки".
Нетрудно убедиться в том, что здесь возникло недоразумение. Никакого особого похода Владимира Кубасова на Камчатку не было вообще. По данным "Окладных книг" Якутского острога на ленской службе в разное время было несколько Кубасовых, но ни одного из них не называли Владимиром. Как же возникла версия о "карте Кубасова"? Дело в том, что в ремезовских объяснениях к этому чертежу, есть беглое упоминание о том, что 17 августа 1701 г. из Тобольска было послано "50 человек казачьих детей с якутским пятидесятником Володимером Кубасовым...". Здесь, несомненно, была допущена простая описка: вместо якутского пятидесятника Владимира Атласова по ошибке назван Кубасов, о чем, кстати сказать, уже писали А. И. Андреев (1940) и В. И. Греков (1960). И действительно: все говорит о том, что этот чертеж был составлен на основании данных "скаски" самого Владимира Атласова.
Прежде всего, именно на этом чертеже пунктиром ("крапинками") нанесена основная часть маршрута В. В. Атласова 1697 г. Первый участок — от зимовья "Средне-Анадырского" (?) до острога Усть-Пенжинского — дается с надписью: "Волок ходу до Пенжина пол 3 недели" т. е. две с половиной недели. Очевидно, что эти сведения заимствованы прямо из первой "скаски" В. В. Атласова. Далее "крапины" резко поворачивают от Пенжины к "губе Лютерской" (Олюторской). На пути даны две надписи: "Чрез гору х (оду) 2 недели" и "3 человек служилых убили", также заимствованные из "Скаски" В. В. Атласова.
У "Острога Лютерского" на чертеже имеется надпись: "Оттуда пошли подле Лютерское море для проповедывния". Однако здесь "Люторское море" по ошибке показано расположенным весьма далеко от "Лютерского острога", а "крапины" В. В. Атласова почему-то поворачивают на чертеже в прямо противоположную сторону, где они и раздваиваются. Так С. У. Ремезов графически неточно осмыслил сообщение В. В. Атласова о том, что отряд от "Люторского острога" разделился надвое: 30 человек (во главе с Л. С. Мороско) пошли "подле Люторское море для проведования (а не "проповедования"! — Б. П.) той земли... А сам же он, Володимер, с достальными служилыми людьми и юкагирами пошли подле Пенжинское море к Камчатки и к иным рекам".
Реки западного побережья полуострова показаны С. У. Ремезовым в основном в последовательности, в какой они перечисляются в "скаске" Атласова. Тут же отмечались важнейшие события похода: расправа с "изменниками", столкновение с коряками ("олени отбили"), встреча с известным японцем Денбеем ("полоненика взяли") и т. д. К сожалению, С. У. Ремезов и на этом чертеже не смог освободиться от своего раннего ложного представления о Пенжинской губе (северной части Охотского моря), как о какой-то узкой протоке, через которую легко делать переходы. По его представлениям, такой переход дважды будто бы совершал Атласов. Поэтому не удивительно, что Ремезов с большой легкостью перенес на противоположную сторону Охотского моря ... "Курильский городок" (с Курильского озера!).
Вот еще несколько примеров характерного для Ремезова переосмысления сообщений В. В. Атласова.
Ремезов почему-то решил, что Атласов называл "Пенжинской стороной" противоположный континентальный берег северной части Охотского моря ("Пенжинской губы") и поэтому надпись "Река Бобровая, не доходили до ней за 3 дни", заимствованную явно из атласовской "скаски", поместил... на материке! Ремезов также не обратил внимания на то, что в "скаске" Атласова говорилось о двух "Бобровых реках" — о Бобровой реке в "Пенжинской стороне" и Бобровой реке в "Камчадальской стороне". Поэтому, вспомнив, что в росписи — "доезде" к составленному в Якутске "Чертежу земли Якутцкого города" 1697 г. упоминалось, что "за Бобровою есть река Лиственишная", Ремезов туда же (на континент) ошибочно перенес и реку "Лиственишную", а за ней дал горы с надписью "Хребет и нос Ламской падет в Пенжинскую губу". Однако на чертеже С. У. Ремезова эти горы никакого носа не образовывали и вообще не доходили до моря. Наличие этой надписи ясно показывает, что в данном случае С. У. Ремезов не учел, что В. В. Атласов стал называть "Камчатским носом" именно тот самый нос, который ранее был известен русским под названием "Ламского".
На чертежах С. У. Ремезова приведены некоторые данные и о походе В. В. Атласова по реке Камчатке. Здесь указывается, что русские видели множество городков. На чертеже даже особо отмечен "городок", от которого участники похода "сели в струги и погребли на низ". Тут же даны явно преувеличенные сведения о населении ительменских "посадов". Наконец, вдоль реки показан и обратный путь Атласова: "Назад воротились до острогов". Нетрудно убедиться, что и эти сведения давались на чертеже опять-таки по тексту "скаски" В. В. Атласова.
Таким образом, именно этот чертеж, который из-за описки С. У. Ремезова по ошибке был назван "чертежом Кубасова", на самом деле и оказался, как это правильно первоначально предполагал А. И. Андреев, основным чертежом С. У. Ремезова, составленным по "скаске" В. В. Атласова.
Очень важно отметить, что этот интереснейший чертеж С. У. Ремезова имелся в Тобольске не менее чем в двух вариантах. В этом можно убедиться при ознакомлении с опубликованной Л. С. Бергом в 1943 г. второй копией этого же чертежа, которую сделал Д. Г. Мессершмидт. При сравнении второй копии с ремезовской нетрудно заметить, что между ними существуют некоторые характерные различия: на копии Мессершмидта южная оконечность п-ва Камчатка отсутствует, а на известном нам чертеже Ремезова она дана условно; составитель этого чертежа явно еще не располагал о ней достоверными сведениями. На копии Мессершмидта также более правдоподобно показаны истоки рек сибирского Северо-Востока: на ней, в частности, нет фантастического гигантского озера, из которого якобы вытекают главные реки района. Конечно, можно допустить, что такого рода уточнения могли быть сделаны еще в годы пребывания в Тобольске Д. Г. Мессершмидта (1720—1721 гг.), так как именно тогда вновь возродились предположения, что Камчатка будто бы не имеет конца. Но нам все-таки представляется более вероятным, что Д. Г. Мессершмидт при встрече в Тобольске с С. У. Ремезовым скопировал какой-то более ранний его чертеж. Поскольку нам достоверно известно, что С. У. Ремезов впервые познакомился с известиями В. В. Атласова еще в декабре 1700 г., вполне возможно, что именно тогда и был создан тот чертеж, который позднее скопировал Д. Г. Мессершмидт. А это означает, что заинтересовавший нас чертеж в "Служебной книге" С. У. Ремезова был также не подлинником, а копией, которая была сделана, безусловно, не ранее декабря 1700 г., т. е. тогда, когда Атласов в первый раз проезжал через Тобольск, и не позже начала 1701 г., когда в Тобольске впервые получили известие о начале следствия против Владимира Атласова.
По пути в Москву Атласов впервые всего лишь на несколько часов заезжал в Великий Устюг — город, в котором многие до сих пор ошибочно считают Атласова своим земляком. Там его именем названа одна из улиц города и его имя нанесено на одном городском памятнике.
3. ПРЕБЫВАНИЕ ВЛАДИМИРА АТЛАСОВА В МОСКВЕ
По приезде в Москву Атласов попал в Сибирский приказ далеко не сразу. В это время глава приказа Андрей Виниус был занят усиленной отливкой новых пушек взамен артиллерии, оставленной шведам после поражения в сражении под Нарвой.
Лишь 10 февраля Владимир Атласов был приглашен в Сибирский приказ для записи его новой "скаски" о камчатском походе 1697—1699 гг. На это раз он начал с подробного рассказа о его путешествии из Якутска к Анадырскому острогу. Затем он еще более обстоятельно поведал о самом его переходе к Камчатке — о том, как они добывали себе пропитание: зимой — оленей, весной — рыбу с помощью сетей, взятых в Анадырском остроге. О камчатской рыбе Атласов отзывался восторженно: "А рыба в тех реках в Камчатской земле морская, породою особая, походит она на семгу, а летом красна, а величиной больше семги, а иноземцы ее называют овечиной. И иных рыб много — 7 родов розных, а на русские рыбы не походят. И идет той рыбы из моря по тем рекам гораздо много, и назад та рыба не возвращается, а помирает в тех реках и заводях. И для той рыбы держится по тем рекам зверь: соболи, лисицы, выдры".
Знаток корякского языка А. Н. Жукова указывает словом "эв/эч" ("овечина") называют главную рыбу Камчатки — чавычу (Oncorhynchus tschawytscha, Walbanm, 1792) (38). Большой знаток ихтиологии Дальнего Востока академик Л. С. Берг, анализируя сообщение Атласова, писал: "Чавыча (у камчадалов чову-ича) самая лучшая и самая крупная из камчатских проходных (т. е. из входящих в моря в реки для икрометания) рыб: она весом бывает до 40 кг, длиной до метра. Средний вес ее на реке Камчатке около 8 кг. Входит она первая в реки (Камчатку, Авачу, Большую и др.)". И Берг добавлял: "Крашенинников очень хвалит чавычу: "...из тамошних рыб нет ей подобной вкусом". Крашенинников пояснял: "Камчадалы так высоко почитают объявленную рыбу, что первоизловленную изпекши на огне съедают с изъявлением превиликой радости".
Атласов первым справедливо отметил, что рыба, входящая с моря в реки для икрометания, вся погибает. Впоследствии это красочно описал Степан Крашенинников: "Все рыбы на Камчатке идут летом из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают, и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока не перестанет рыба входить в их устье. По збытии воды остается на берегах сонной рыбы столь много, что такого числа в больших реках нельзя надеяться, от чего потом такой срам и вонь бывает, что без сумнения следовало бы моровое поветрие, ежели бы сие зло непрестанными воздух чистящими ветрами не отвращалось. Ежели острогою ударишь в воду, то редко случается, чтоб не забагрить рыбу. Медведи и собаки в том случае больше промышляют рыбу лапами, нежели люди в других местах бреднями и неводами".
Вслед за чавычей начинает идти рыба нерка или красная, которую, по сведениям ихтиолога А. Я. Таранца, русские сторожилы издавна называли... "овеч". Как тут не вспомнить атласовское "овечину"!
Позже шла на нерест кета (по ительменски: кайко-хайко), а уже потом — горбуша и кижуч. Но Атласов говорил о 7 "родах" рыбы. Л. С. Берг полагал, что Атласов мог иметь ввиду под последними рыбами — семгу, гольца и кунжу. Но Атласов особо оговаривал, что семги тут не было. Поэтому семгу следует исключить.
Любопытны некоторые сведения Атласова и по орнитологии. Он писал: "А в Курильской земле (т. е. в южной части п-ва Камчатки) у моря птиц — уток и чаек много, а по ржавицам лебедей много ж, потому что те ржавицы зимою мерзнут. А летом те птицы отлетают, а остаетца их малое число, потому что от солнца бывает гораздо тепло...". Действительно, на Камчатке, особенно у горячих источников, зимуют множество лебедей, так называемых лебедей-кликунов (Cygnus cygnus). По данным орнитолога Н. Н. Герасимова лебедь-кликун зимует на Камчатке в восьми районах и еще недавно их было около 5— 5,5 тыс. особей.
Среди уток на Камчатке наиболее распространены морянка (Clangula hiemalis) и каменушка (Histrion [cus histrionicus]).
Сообщал В. Атласов и о морских животных: "А в море бывают киты великие, нерпа, каланы и те каланы выходят на берег по большой воде, и как вода убудет и каланы остаются на земле и их копьями колют и по носу палками бьют, а бежать те каланы не могут, потому что ноги у них самые малые, а береги дресвяные, крепкие".
Атласов первый из русских по отношению морских выдр употребил термин калан. До него их просто называли "бобрами" иногда "морскими бобрами". Как указывал Л. С. Берг на Камчатке было два типа нерп — ларга (Phoca vitulina Largha) и обыкновенная нерпа (Pho hispida krascheninnikovia).
Не забыл Атласов рассказать и о своеобразной флоре Камчатки: "А в Камчатской и Курильской земле (в данном случае юг п-ва Камчатки) ягоды — брусница, черемха, жимолость, величиной меньше изюма и сладка против изюма. Да ягоды ж ростут на траве от земли в четверть, а величиною та ягода немного меньше курячья яйца, видом созрелая зелена, а вкусом что малина, а семена в ней маленькие, что в малине. А на деревьях никакова овоша не видал. А есть трава, иноземцы называют агатка, вышиною растет в колено, прутиком, и иноземцы тое траву рвут и кожуру счищают, а середину переплетают таловыми лыками и сушат на солнце, и как высохнет, будет бела, и тое траву едят — вкусом сладка, а как тое траву изомнет — и станет бела и сладка, что сахар. А деревья ростут кедры малые, величиною против мозжевельнику, а орехи на них есть. А березнику, лиственничнику, ельнику на Камчадальской стороне много, а на Пенжинской стороне по рекам березник да осинник".
Л. С. Берг был поражен обилием сведений в "скаске" Атласова о флоре Камчатки. И он не преминул их подробно прокомментировать: "Брусники, Vaccinium vitisidaea, много на Камчатке. Плоды черемухи, Primus padus asiatica, которая растет в изобилии по средней Камчатке, камчадалы едят с большой охотой как свежими, так и в виде лепешек, приготовленных из растертых и высушенных плодов, большие охотники до зрелой черемухи также медведи. Здешняя съедобная жимолость, Lonicera edulis, имеет прекрасные черно-синий ягоды, употребляемые в пищу как свежими, так и в виде варенья". Особая ягода "немного меньше курячьего яйца, видом созрелая зеленая, а вкусом что малина", по мнению Л. С. Берга, это описанная С. П. Крашенинниковым и Г. В. Стеллером растение из семейства лилейных, которое ительмены в старину называли "котконня", а русские позже стали называть "кукушкиными томарками". Это — Trillium obovatum (иначе Tr. kamtschaticum).
По описанию С. П. Крашенинникова, плод этого растения величиною "с грецкий орех, притом мягок, телен (т. е. мясист) и вкусом так приятен как с легким квасом яблоки. Корень сей травы едят камчадалы и свежий и сушеной с икрою. Плоды в то самое время, как собираются, есть должно, ибо оные по нежности тела ни одной ночи не могут пролежать без повреждения". Подробно их описывал и Л. С. Комаров.
Под "агаткой" подразумевалась знаменитая камчатская "сладкая трава" (Heracleum dulce из семейства зонтичных). Из нее ительмены добывали сахар и использовали как сладкую приправу. По данным С. П. Крашенинникова ительмены предварительно соскабливали с травы кожицу, которая вызывала раздражение кожи у человека ("сок ее столь ядовит, что тело от него безмерно пухнет"), появляются волдыри. Эту операцию обычно выполняли женщины в особых перчатках. Очищенную траву высушивали на солнце. При этом на ней и появлялась сладкая пыль: "...сия пыль или травяной сахар вкусом солотковат и несколько противен, а сотрясается его с пуда травы не более четверти фунта" — пояснял Крашенинников. Л. С. Берг также разъяснил и сообщение Атласова о деревьях. "Малый кедр" — это Pinus pumila, кустарниковый кедр, кедровник, или кедровый сланец, орехи которого играют важную роль в жизни не только местных жителей, но и медведя, и соболя. Хвойные леса представлены частью рощами из даурской лиственницы, частью лесами из аянской ели. Ель обычно смешана с лиственницей, осиной и березой. Кроме того, по горным склонам растут светлые леса из развесистой и кудрявой березы (Betula ermani) имеющей серую или красноватую кору. По долинам рек растет белая береза, осиновые леса из обыкновенной осины появляются на р. Камчатке близ Щапина, отдельные же осины находят южный предел своего распространения у Милькова".
Атласов сообщил в Москве любопытнейшие сведения о сушествовании на Камчатке грозных вулканов. В Сибирском приказе он рассказывал: "А от устья итти вверх по Камчатке реке неделю, есть гора, подобно хлебному скирду, велика гораздо и высока, а другая близ ее ж подобна хлебному стогу и высока гораздо; из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево. А сказывают камчадалы: буде человек взойдет до половины горы и там слышит великий шум и гром, что человеку терпеть невозможно. А выше половины той горы которые люди всходили назад не вышли, и что тем людям учинилось, не ведают. А из под тех гор вышла река ключевая, а в ней вода зелена, а в той воде, как бросят копейку, видеть в глубину сажен на три".
Вполне очевидно, что здесь шла речь о знаменитом камчатском вулкане "Ключевская сопка", получившая свое название от ключей, упомянутых Атласовым.
По пути в Москву Атласов встречался с самыми различными сибирскими народами, знакомился с некоторыми особенностями их быта. Поэтому в Сибирском приказе он часто сравнивал коренных обитателей Камчатки с различными народами Сибири, особенно наиболее близкой к Москве ее западной части. Так, по его мнению, корякские жилища "подобны остяцким юртам". Ительменов Атласов сравнивал с монголами: "Камчадалы так, как мунгалы, ростом ниски, телом смуглы, не мохнаты, малобороды, лицом колмыковаты с покляпыми носами, косолапы... Лица у камчадалов не столь продолговаты и скуласты как у других народов, щеки у них одутловаты, губы толсты и рот превеликой".
О необыкновенной для этой эпохи наблюдательности Атласова уже написано немало различными исследователями. Поэтому в заключение хочу обратить внимание лишь на одну очень важную подробность: во второй "скаске" Атласова оказались сведения, явно относящиеся к тому району, где Азия наиболее близко подходит к Америке — к району Чукотского полуострова ("Большому каменному носу" или просто "Носу").
Прежде всего напомню, что не только в XVII в., но и в начале XVIII в., многие землепроходцы — знатоки Анадырского края под словом "нос" (Чукотский или Анадырский нос) имели в виду весь ЧУКОТСКИЙ ПОЛУОСТРОВ В ЦЕЛОМ. Вот ряд примеров, доказывающих это. В 1701 г. глава Сибирского приказа А. А. Виниус попросил В. В. Атласова сообщить краткие сведения о давно уже интересовавшем его "Необходимом носе". В. В. Атласов, решив, что его просят рассказать о носе, за которым была расположена река Анадырь, поведал следующее: "А меж Колымы и Анандыря реки необходимый нос, который пал в море и по левой стороне того носу на море бывают льды, а зимою то море стоит мерзло, а по другую сторону того носу весною льды бывают, а летом не бывают. А на том необходимом носу он, Володимер, не бывал. А тутошние инородцы чукчи, которые живут около того носу и на устье Анандыря реки, сказывали, что против того необходимого носу есть остров, а с того острова зимою как море замерзнет приходят иноземцы, говорят своим языком и приносят соболи худые, подобно зверю хорьку, и тех соболей соболя с три он, Володимер, видел".
Вполне очевидно, что Атласов рассказывал о всем Чукотском полуострове и находящийся напротив Аляске. Это известие уже многократно цитировалось исследователями. По мнению американиста А. В. Ефимова "соболи худые, подобно зверю хорьку" — это американские еноты. Вероятно, эти сведения об Аляске Атласов впервые получил еще во время своего первого пребывания на Анадыре, когда вместе с Чернышевским ходил на Чукотский полуостров.
Многих исследователей поражала большая точность наблюдений Владимира Атласова.
Высокую оценку "скаскам" Владимира Атласова дал выдающийся отечественный историк С. В. Бахрушин. Он называл их "венцом этнографических известий", наилучшим в XVII в. "описанием Камчатки и ее жителей". И пояснял: "Как по точности и конкретности, так и по широкому кругу систематически собранных известий это описание выгодно отличается от тех поверхностных и стилизованных с определенной тенденцией реляций, которые часто встречаются у западноевропейских путешественников XVII в. Можно сказать, что этот простой якутский "воин" явился достойным предшественником такого выдающегося этнографа и исследователя Камчатки как С. П. Крашенинников".
Вторая московская "скаска" Владимра Атласова произвела большое впечатление на ее читателей, и сам Виниус решил ее текст передать своему амстердамскому другу Николаасу Витсену, который ее перевел и включил во второе издание своей книги "Северная и восточная Татария" (Амстердам, 1705). Так при жизни Атласова его вторая "скаска" в несколько сокращенном виде стала достаточно хорошо известной в Западной Европе.
Четверть века спустя в 1730 г., она в другой редакции была опубликована в Швеции Ф. Таббертом-Страленбергом.
Благодаря близким дружественным отношениям Витсена с Петром Великим оба издания его книги "Северная и восточная Татария" (1692 и 1705 гг.) имелись в библиотеках столицы, и именно поэтому молодой географ Герард Миллер еще в 1728 г. решил опубликовать в академическом календаре краткий пересказ второй камчатской "скаски" Атласова в обратном переводе с голландского.
Обратный перевод "скаски" Атласова выполнен Вильгельминой Герардовной Трисман со староголландского языка.
Удалось таже обнаружить несколько новых документов о пребывании Владимира Атласова в Москве в конце января — в феврале 1701 г. Из документов видно, что 14 февраля 1701 г. Сибирский приказ не только выдал В. Атласову жалованье, но и покрыл некоторые его путевые издержки. Например, ему были выделены 5 рублей 23 алтына и 5 деньги за то, что он на пути к Москве на свои собственные деньги нанимал подводы от Кетского острога до Нарыма.
Найден текст распоряжения главы Сибирского приказа Андрея Виниуса от 23 февраля 1701 года о спешном отправлении Владимира Атласова из Москвы в Сибирь: Владимиру Атласову и его спутникам Афанасию Евсееву, Ивану Шмонину, Дмитрию Тюленскому и другим было выделено "по подводе человеку, да для поспешения по подводе в припряж". 24 февраля последовало распоряжение снабдить Владимира Атласова оружием, ядрами и порохом. Для их перевозки были даны дополнительные подводы "под пушечки медные, и под ядра, и под порох, и под фитиль, и под бисер". И 9 подвод — "да для поспешанья на девять подвод в припряж всего по осьмнадцать подвод". В конце февраля этот большой обоз Атласова покинул столицу.
Петр I проявлял огромный интерес ко всем географическим открытиям. И отсюда многие полагают, что он не мог не повидать лично "Камчатского Ермака". Но на самом деле такая встреча никак не могла состояться потому, что как раз в период пребывания Атласова в Москве, Петр I ездил на свидание с польским королем Августом. И вернулся Петр I в Москву лишь после отъезда Атласова в Сибирь.
Тогда же, 19 февраля 1701 г., в Якутск из Москвы была отправлена "грамота о верстании в казачьи головы Владимира Отласова и о посылки его с новоприборными казаками в Камчадальскую землю". Это был, безусловно, большой успех "Камчатского Ермака". И тем непонятнее становится событие, произошедшее на Енисее, когда Атласов и его спутники совершили нападение на купеческое судно, принадлежащее московскому купцу Логину Добрынину. Многие историки и литераторы готовы были видеть в этом лишь проявление "казацкой вольницы". Поэтому в следующей главе необходимо подробно рассказать, что же осенью 1701 г. произошло на Ангаре.
Литературные источники:
- Полевой Б. П. Новое об открытии Камчатки, часть 2. Под редакцией Е. В. Гропянова. Петропавловск-Камчатский, издательство ОАО «Камчатский печатный двор», 1997 г.